Это была средняя по обычности среда в обледенелом от кайфа южном городе. Утро тринадцати часов по полудни болело вечерним голодом души в желании пообедать ленью. Иеросхижурналист я, выполз на охоту по личности токмо ради одной статьи в Занозу. Цель: Поймать женщину которой нечего жить и негде кушать, неизвестных с лишним лет, употребляющей все подряд лишь бы меняло сознание, назвать ее скверной девочкой и ничейной милою — для интервью. Суть: Показать Одессу сексуальную путем неприкрытого пафоса Одессы маргинальной. Акцент: Какого хуя в этом мире так мало настоящей любви, вне бытовых условий, времени и душевного коллапса. Локация: Привоз. Сейчас я буду жаловаться, но делать это по красоте. В принципе каждая моя статья это жалоба. Не имея возможности, лишенный её вселенским ангелом тихой грусти, писать напрямую богу — я пишу в Занозу.
Как в некое посольство Моссада господа нашего Иешуа Га Ноцри — доносы на себя самого. Не ради наказания по милости но для прощения по справедливости. Я пишу потому, что мне уже почти нечем плакать, когда плачешь долго — вытекают глаза души а я еще хочу видеть… Видеть всё то, о чем пишу. Я не могу не видеть, я так ем. Моя душа — извращена реальностью, она постоянно хочет ещё. Я живу не только в Одессе, я живу на её члене — рядом с Привозом. Да, привоз это хуй Одессы, и он стоял и стоять будет. А сама наша Мама — гермафродит. Так получилось. Когда-то человек влюбился в строение и бог соединил их в одно целое. Человек этот вырос, его строений стало много. Так человек-строение стал Одессой. Так вот. Рядом с моим местом проживания в одном из тех самых строений вырос Михал Михалыч Жванецкий — прямо таки за углом а криво во дворе Илюша Файзильберг.
Всё это значит одно: я здесь умру. На третьем этаже с видом на опадающую как зимний алкоголик — стенку из катакомбного песчаника. Итак сейчас я буду продолжать жаловаться, но делать это по красоте. Когда вы живете на хую Одессы, рядом, где-то под волосней преображенского парка, почти уже на левом яичке (смотря как вы смотрите, снизу или сверху — от этого и зависит где право а где слева и это не только Одессы касается а всего) — так вот когда вы там живете — это реальный Кайф. Жизнь здесь бьет ключом, разводным и в голову. Она не спрашивает и не предупреждает — она включает в себя. Смерть тоже. И вот я вышел за интервью с утра. Вышел в место где люди умирают стоя, так как Привоз это место борьбы человека с собой, в которой, если вовремя не признал поражение — погибаешь как пить дать. Или не дать, но всё равно: ты труп.
Часто и скорее всего уже при жизни. И в этой борьбе ты всегда стоишь. Прилечь некогда даже когда уже собственно мертв. Для кого-то хуй Одессы это всего лишь промежуточное место для покупки нужностей по сходной цене, но для меня это место постоянного кайфа. Вот только я трезв, а остальные — нет и не стремятся. Здесь создается впечатление, заводик по производству впечатлений, поэтому так много отходов запаха, человеческих поступков и страха. На первом этаже у меня варят опиум, и недавно так стонал сосед что даже утром его забрали в морг. Добрая тётя Галя из двора, убирает его наперекор безразличным к чужому труду и становится к вечеру злой как и положено тем кто навязывает бисер свиньям. Утром она улыбаясь говорит: — Доброе Утро!!! а вечером в спину, с невидимым лицом: — Вечера вам! И только тогда этот вечер наступает. Если тётя Галя не скажет, то солнце выжжет вам глаза а роса рот выест. Не станет вечера — не будет Вас. Но это она от крепкой души и сильного сердца.
И я иду дальше: — Доброе утро Стасик!!! — Скоро уже день… Где тут быстро купить сигареты и не обосраца? — Тудой и так-то по прямой. А там и лавочка. — Спасибо тётя Галя. — Да пошел ты на хуй!!! Красота. Вопли ароматов разлагающихся арбузных дынь и ивоных хозяев с лицами всяческих гагаузских национальностей. Парикмахерская «Выстриги себе очко на затылке как некий символ принятия всеобъемлющего пиздеца и подмены смыслов» и курочки пятидесяти с атавизмом лет заманивающие клиентов своими громоздкими формами в райский ад нутра цирюльни влажных новшеств. Далее за углом — сходка вороватых джидаев, а после нее стоит поп со святой водой и крестит перевернутым всех кто пришел на наебать и спиздить. Вы думаете я иронизирую? Но пусть без иронии вся эта жизнь какофония — я пишу правду. Сами идите и смотрите. А вот и Арка Привоза.
Среди раков томно прячется цыганка Кхаморо, что в переводе значит: Солнышко. У нее золотой оскал и ширево по семьдесят пять за куб. Она прекрасна как мак и имеет вас в виду ибо вы не её клиент. И слава богу. И всем здесь слава… Покупаю сигареты. Синий как небо Winston. Наркотик моего выбора. И пачку сливок. Я иду брать интервью. На мне красные трусы с вымпелом комсомольской звездочки на паху и черная рубашка с девой Марией на спине. А еще и зимняя куртка с черными портками — все которые в былых, зоновских мастях фирмы SSUR/ Так меня и останавливают полицейские.
Я спрашиваю у них: — Гадать будете по руке или на паспорте? Паспорт дома — рукой чесал себе промежность и она не чиста. Я иеросхижурналист. Брожу здесь в поисках интеллигентной бомжихи. — Проходите дальше. — Спасибо родные. Покорное благодарю… И вот я ее вижу, потому, что помню Её. Подсознательно я знал к кому шел. Ну что же ты сволочь такая кошмарная Красивая сука, и сердцем отсталая Приходишь сюда и смотришь как умница Беда твое имя, с фамилией: улица А отчества нет как у сирот и похоти Никчемная женщина. Прости тебя Господи Возле рыбного она стоит. В углу такая… Только нос и виден. Йобнутая по ходу. На всю голову. Женщина. Закуталась в что то. Явно же не в себе. А я там еду покупаю и домой несу. И мне, чтобы отдать Богу, через нее, плату за иллюзию жить — добрым, надо сумки класть на землю. Ненавижу. Или на остановке сидит.
Надо от себя отжаться, подойти, достать кошелек, вынуть последнее к вечеру нихуя и отдать. При этом каким то чудом не заплакать. Не знаю почему, но вот она такая, ну такая, ну как я… Только лучше. И жизнь у нее честнее, только ей холодно. Очень. Она всегда говорит: — Спасибо. И вот когда она это говорит, я понимаю: — здорова!!! Вполне даже адекватна. А вот сил спросить ее о чем то не хватает. Я бегу, глотаю, это ебучее из гортани, этот приступ жалости и бегу. Страх. Я так долго молился ботинку на своем старом чердаке. А вдруг Она — Архангел Гавриил, или там сама Матерь Божья… Истину говорю Вам — Страх. Жадность. Похоть. Презрение — дают ей деньги в моем теле. А плачет … Плачет та дичь, которая у мамы телефон из рук вырывала, и слышала проклятия: — Сдохнешь на помойке, сука!!! Смотрю за окно быта. Там пиздец. Где Она? Душа моя… Ей холодно в углу, возле рыбного. И мимо люди с пакетами, шмыг-шмыг, глазами: хрясь-хрясь, и дальше… Господь мой, Позерство и Гнев — сделай, чтобы я один ей подавал, чтобы я вот ОДИН такой… Так нет же, сдохла бы уже. Я всего то три раза. По три гривны. Блядь… Ни разу не видел ее протянутой руки… Возле рыбного она стоит.
В углу такая… Только нос и виден. Йобнутая по ходу. На всю голову. Женщина. — Здравствуйте, меня зовут Стас, я бы хотел задать Вам пару вопросов для интернет портала. Можно? Она смотрит на меня… Так, знаете, как вошь на солдата — вообще сквозь. Я для нее настолько огромен со своими непонятными словами, что меня даже нет. И отворачивается. Презрительной спиной. Я опять дома и се пишу, потому как чувствую, что если не поделюсь. то куда дальше жить? Ведь так тесно, когда не на кого и некому пожаловаться за жизнь, которая то ли смерть то ли анекдот который придумали для меня про меня же самого. И то ли ты актер который думает шо он бабочка, то ли бабочка которая не думает вовсе а лишь представляет себя актером играющего героя, при чем уверена что автор, её автор — сдох. Помните? — Я пишу потому, что мне уже почти нечем плакать, когда плачешь долго — вытекают глаза души а я еще хочу видеть… Видеть всё то, о чем пишу. Я не могу не видеть, я так ем.
Моя душа — извращена реальностью, она постоянно хочет ещё. Я живу не только в Одессе, я живу на её члене — рядом с Привозом. Да, привоз это хуй Одессы, и он стоял и стоять будет. А сама наша Мама — гермафродит. Так получилось. Когда-то человек влюбился в строение и бог соединил их в одно целое. Человек этот вырос, его строений стало много. Так человек-строение стал Одессой а эта статья — самым важным интервью в моей убогой работе иеросхижурналиста.
Комментарии
Отправить комментарий